Время шло. Я допивал третий или четвертый «фирменный коктейль». Вокруг слишком много людей. Лучшее решение — пойти на цокольный этаж, в бильярдную, и забиться в самый дальний темный уголок, оставшись наедине с Цоем, виски и пивом. Я — тот самый ребенок на детском утреннике, которым залез под елку и читает книжку, пока все вокруг, улыбаясь, водят смешные и нелепые хороводы. Решено. Спустился, сел на диванчик, вставил выпавший наушник в левое ухо, заново включил Цоя. Лето кончалось, а мы с Витей так и не получали ответа. Я закрыл глаза. Кто-то толкнул в плечо. Открываю глаза. Девушка.
— Я - Оля!
Присела.
— Ты кто?!
— Я - художник. Я нигде не училась, но так себя называю!
Сижу, думаю. Оли. Странные натуры. Творческие, наверное. Натуры. Надо о чем-то спросить. Как-то все это…
— Ты фрилансер?
— Нет, я вообще бухгалтер! Но в душе я — художник!
— Понятно.
— Знаешь, кто там наверху? — она направила палец в сторону танцпола.
— Кто?
— Крабы!
— Крабы?
— Да! Они только и хотят того, чтобы… Ну, ты понимаешь!
Тут Оля резко меня засасывает. Целуемся. Долго. Отпускает.
— Они… Они только одного и хотят! Они хотят добраться, забраться поглубже! Им только это и нужно!
— Понимаю.
— А ты что?
— Я? Цоя слушаю.
— Фу, старье.
— Да, то еще старье.
Садится ближе. Целуемся снова. Ее рука медленно соскальзывает с моего подбородка в область паха. Предварительные ласки придумали нерешительные малолетние романтики. Нам с Олей не нужно встречаться пять лет, чтобы пойти в ЗАГС. Мы живем здесь и сейчас. Мы понимаем, кто мы и зачем мы здесь. Ее язык исследует полость моего рта, как Нейл Армстронг поверхность Луны. Как можно отказать творческому человеку в сиюминутной дерзости?!
Послышались чьи-то шаги со стороны. Лестница затрещала. Дешево одетая блондинка подошла к Ольге, к этой богине случайных знакомств, моему царству чистой неразбавленной похоти, королеве свободных отношений и одурманивающей власти, и проорала: «Оля! КАКОГО ХУЯ?! Мы ждем тебя там! Ты куда ушла?»
— Оленька, Вас ждут крабы.
— Тихо-тихо, — сказала Оля, улыбнувшись и прислонив указательный палец к влажным губам.— Увидимся, милый.
— Несомненно.
Она ушла. Как уходили многие. Каждая хочет оставить свой след. Отпечаток каблука. Это важно. Необходимо. Целуется, прямо скажем, так себе, но весь этот порыв сложно не оценить. Пьяный. Настоящий. Сшибающий с ног. Она шептала, что кончает от прикосновений. От взгляда. Хочет продолжения. Я обнял за талию сильнее. Как научиться такому? Этот дикий неистовый танец, где ведущий ты, но… ведут — тебя. Как разобраться? Мужчины слишком тупы. Одурманены. Страстные натуры. Ивановы-Петровы. Откровения пьяных состояний, попытки признания. На грани слез и подростковой блевоты. Прощай, Оля. Крабов всегда больше.
Как учил еще Марк Аврелий, Цой лучше баб. Кто бы сейчас поспорил. Мой темный угол на детском утреннике уютен и мил. Поднимаю глаза, впервые за долгое время, а мальчик Миша из параллельной группы уже рассказал стишок про Деда Мороза и получил свой заслуженный подарок, а я… А я до сих пор сижу под елкой, ища глазами маму и папу.
«Все не так и все не то, когда твоя девушка….» Какой-то шум. Вздрогнул. Поднял глаза. Другая. Откуда?! Блондинка.
— Я щас обоссусь!!!
— Ссы мне в ладошку. Прямо тут. — говорю я и протягиваю руки.
Осмотрев меня презрительно и застеснявшись, она убежала. По всей видимости в ближайшую уборную. Прошло три-четыре минуты, за которые Цой успел допеть песню про сосны на морском берегу. Вернулась.
— Диджей — мудак!
— С чего бы?
— Я его просила Нирвану поставить, а он-сука, не хочет!
— Ну, бывает.
— Мудак же! Сегодня по Курту годовщина! А он — НЕ ХОЧЕТ! Мразь. Я с ним потеряла девственность! Мог бы, блядь, поставить Нирвану!
Несмотря на то, что очередная годовщина по Кобейну была в апреле, я абстрагировался от всех нюансов биографии музыканта и представил себе более земную картину. Диджей искал девственницу. Ту самую. Пытался найти вечную молодость, играть по правилам. Пил ее душевную кровь большими глотками. Жаждал познать невиданное. Новая вещь. Своя, такая близкая и ранимая. Каково это — снять обертку и быть в списке первым номером? Я загрустил. Взглянул на нее. Узнал имя. Олеся. Долгий и скучный разговор про Курта Кобейна, его личность в жизни рядового школьника, родившегося на закате СССР. Какой бы не был Кобейн милашка, Цоя никто не отменял.
Как она ушла, я не заметил. Была бы воля — половину своего сексуального опыта не замечал. Зачем? Как прокачать такой навык? Все мутно. Прощай, Олеся. Ты ветер, дувший сегодня с северо-востока, а я просто пьян.
Еще была... Еще одна. Где мой виски? Улыбается. Кто она? Подошла сама. Третья. «Третья» была нормальной. Адекватной. Крабов не видела, по Курту не грустила. Как оказалось, мы пять лет назад добавили друг друга в «Контакте». У меня тогда случались вечера пьяных знакомств. Друг друга вживую не видели, а тут внезапно «привет-привет». Говорили около часа: про качалку, естество и, конечно, отношения. Хорошая девочка. Умная. Как сели на такси и уехали из клуба, помню слабо. Цой всегда жив, а я не совсем. Помню, что у нее свадьба планировалась в конце сентября. Еще помню переднюю панель машины таксиста. Огонечки все эти, моргают. Дразнят. Пытаются что-то сказать. Меня всегда пугали женщины, в глазах которых четко написано то, что они хотят от жизни. Особенно, если это свадьба в конце сентября. Дай бог им счастья. Но я пас — слишком люблю жизнь.